Продолжение. Начало в номере за 22 января Напомним читателю (а кому и сообщим как новость), что период с 1923-1924 по конец 1928 года получил название «религиозного нэпа». Этот термин ввел в оборот еще «главный антирелигиозник» страны Е.М. Ярославский, позднее он закрепился в отечественной историографии. На фоне экономической и политической стабилизации государственно-церковные отношения приобрели относительно спокойный характер, политика по отношению к церкви не была агрессивно богоборческой.

1927 год – пусть и «хвостик» религиозного нэпа, но жесткого закручивания гаек еще не началось. Поэтому не должно удивлять разрешение на проведение крестного хода. А вот почему был пересмотрен маршрут? Наверное, потому, что партийно-советское руководство не желало лицезреть на улицах массовую культовую процессию, способную у сомневающихся вызвать еще больше вопросов в актуальности и степени успешности атеистической пропаганды. Тем более что, судя по описанию, шествие должно было захватить всю основную часть города.

Надо помнить, что Чебоксары 1920-х годов были небольшим городом и занимали скромный «пятачок» современных Чебоксар. Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона определяет характеристику города начала ХХ века такими словами: «расположен в живописной котловине, образуемой речками Чебоксаркой и Кайбулкой», «большая часть города расположена по трем горам, а меньшая – в низменности, находящейся между этих гор»; проживало в Чебоксарах всего 5773 человека, из которых 5715 числились православными.

В 1913 году, как пишет В.Д. Димитриев в предисловии к книге Е.И. Иванова «Старые Чебоксары», население даже сократилось до 5673 человек и до начала 20-х годов ХХ века Чебоксары были «городом с многовековой историей, но очень медленно росшим».

По данным на 1926 год, как сообщал Энциклопедический словарь Русского библиографического института ГРАНАТ, город с 8768 жителями по-прежнему преимущественно располагался на правом берегу Волги при впадении в нее речек Чебоксарки и Кайбулки (в словаре название последней ошибочно приводилось как Майбалки). Как видим, Чебоксары хоть и стали административным центром национальной автономии, но продолжали оставаться относительно небольшим населенным пунктом.

Вот и попытались органы управления направить предполагаемый крестный ход по маршруту уже свершившегося январского крестного хода, опыт которого показал, что довольны остались обе стороны. Однако на практике уже 26 июня крестный ход прошел с нарушением выданного разрешения. Он оказался, как свидетельствовал впоследствии о. Степан (Дроздов), хоть и в несколько усеченном по сравнению с заявленным виде, но более протяженным, нежели был согласован Административным отделом НКВД Чувашской АССР. Названный священник показал, что совершен был крестный ход по маршруту «как в старые времена» и закончился молебном на кладбище. После чего «разошлись по своим церквам», причем «на обратном пути шли уже не той дорогой».

Естественно, что подобные действия не остались незамеченными. Ответные меры последовали незамедлительно. 1 июля за подписью начальника Чувашского отдела ОГПУ Г.С. Марсельского начальнику Чебоксарской городской милиции была направлена просьба-требование «обязать явкой» к 10 часам 4-го июля священника Кладбищенской церкви С.И. Дроздова.

К моменту, когда тот явился на допрос, состоялся и крестный ход 3 июля. Поэтому в протокол попали сведения об обоих крестных ходах. Здесь-то и вскрылись любопытные обстоятельства. По показаниям священника выходило, что Введенской религиозной группой он даже не был поставлен в известность о назначении руководителем ни крестного хода 26 июня, ни крестного хода 3 июля.

Не знал он и утвержденного советскими органами маршрута крестных ходов. Более того, крестный ход 26 июня он встретил лишь на Свердловской улице, а 3-го – «только успел подойти к собору, но не зайти в него». Отвечая на вопрос следователя: «Кто же тогда, по Вашему мнению, являлся ответственным руководителем крестных ходов?» – С.И. Дроздов указал на церковно-приходской совет Введенского собора «во главе протоиерея Ардатского». Речь идет об Александре Федоровиче Ардатском, настоятеле Введенского собора в 1911–1934 гг.

В реконструкции событий почти 90-летней давности возникает много вопросов, к сожалению, остающихся без ответов. Так, непонятны мотивы действий церковно-приходского совета Введенской религиозной общины. Сам крестный ход и необходимость его проведения сомнению не подвергаются. Но почему в ходатайстве его путь был более протяженным в сравнении со «старыми временами»? Почему названные в ходатайстве «ответственными за организационные действия» не были поставлены в известность? Почему, наконец, решились пойти на нарушение выданного разрешения?

К сожалению, архивные документы не содержат эпилога конкретных описываемых событий. Известно лишь, что Чувашским отделом ОГПУ Центральному административному управлению НКВД Чувашской АССР было поручено принять административные меры по отношению к Введенской религиозной общине за нарушение действующего законодательства о культах.

В отношении С.И. Дроздова и А.Ф. Ардатского какого-либо наказания, скорее всего, не последовало. Можно сказать, что С.И. Дроздову повезло, и повезло не в первый раз. Ранее, в 1922 году, он привлекался по обвинению в агитации против изъятия церковных ценностей, но решением Революционного трибунала от 1 июля 1922 года судебное преследование в отношении него было прекращено.

Однако Степану Ивановичу Дроздову выпала участь пополнить скорбный список пострадавших за веру в начале 1930-х годов. 20 августа 1931 года, уже будучи священником Воскресенской церкви г. Чебоксары, Особой тройкой при Полномочном представительстве ОГПУ Нижегородского края он был осужден к 3-летней ссылке на Урал. Что же до второго священника, настоятеля Введенского кафедрального собора, то ни Книга памяти жертв политических репрессий, ни Синодик Чебоксарско-Чувашской епархии не упоминают никого из Ардатских.

Добавим к сказанному еще один факт. Александр Ардатский был одним из тех, кто от имени городского духовенства в январе 1924 года письменно заявил о признании как высшего церковного органа обновленческого Священного Синода Православной Российской Церкви и архиепископа Тимофея (Зайкова) как своего правящего архиерея. Впрочем, это уже другая история, заслуживающая отдельного рассказа.

Возможно, это и были последние крестные ходы в столице советской Чувашии. Дальше власть начала активно закручивать «гайки» и все существеннее ограничивать права религиозных организаций и лиц духовного звания. Принятое 8 апреля 1929 года постановление Президиума ВЦИК и СНК РСФСР «О религиозных объединениях» разрешило религиозную деятельность исключительно зарегистрированным объединениям численностью не менее двадцати человек. За такой административной единицей закреплялось право приглашать священника для совершения службы. В результате, по мнению ряда исследователей, законодательно священнослужители превратились в простых наемных работников.

Федор КОЗЛОВ,

заместитель начальника отдела использования документов Государственного

исторического архива Чувашской Республики