21.08.2020
Широкий путь (отрывок из воспоминаний Н.А. Андреева)
В этом году мы отмечаем 75-летие Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. Победа состоит из ежедневного подвига каждого участника тех событий. Советские люди сражались в тылу и на фронтах ради нашего общего мирного будущего. В качестве одного из подтверждений того, как тяжело приходилось людям во время войны, служат документы личного происхождения.
К таким документам относят дневники, мемуары, воспоминания и личную переписку. Благодаря им мы можем взглянуть на историю глазами очевидцев и участников событий. При этом нужно учитывать, что спецификой источников личного происхождения является субъективное описание действительности авторами.
В Государственном историческом архиве Чувашской Республики хранится личный фонд Андреева Николая Андреевича, участника Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.
Н.А. Андреев, родился 24 августа 1920 г. в д. Малое Янгорчино Цивильского уезда Чувашской АО (ныне Цивильского района Чувашской Республики). В 1940 г. был призван в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Война настигла Николая Андреевича в районе литовского г. Шауляй, где 24 июня 1941 г. он с двумя сослуживцами принял первый бой с немецко-фашистскими захватчиками.
Н.А. Андреев участвовал в битве за Москву, Висло-Одерской наступательной операции, штурмовал Берлин.
Был трижды ранен (1942, 1943, 1944).
Награжден Орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу».
В 1946 г. Николай Андреевич был демобилизован из армии и вернулся в родную деревню, где женился на учительнице начальных классов Ельмаковой Александре Максимовне. С 1946 по 1954 гг. работал счетоводом-кассиром колхозов «Дружба» и «Правда» Цивильского района Чувашской АССР. В 1954 г. переехал в г. Чебоксары, где долгие годы трудился на Чебоксарском хлопчатобумажном комбинате и Чебоксарском заводе промышленных тракторов.
В составе личного фонда находятся дневники Николая Андреевича, записи им велись с лета 1945 г. В них описываются как текущие события, так и воспоминания о только что завершившейся войне. Представляем Вашему вниманию публикуемый впервые отрывок из воспоминаний Н.А. Андреева о первой встрече с немецко-фашистскими захватчиками.
При передаче текста воспоминаний сделана редакторская правка, погрешности текста, не меняющие смысл слов и текста: орфографические ошибки, явные описки, перестановки букв и др., устранены без оговорок.
Воспоминания Андреева Николая Андреевича[1]
Дни идут, как всегда, тихо-спокойно.
Нельзя сравнить эти дни с теми днями, прошлыми.
Широкий путь
На первый взгляд, может для некоторых кажется неверным.
Я не пишу неверных слов, а пишу всегда, что со мной было, что произошло. Конечно трудно все описывать и вообще все не упомнишь.
22-го июня, когда мы услышали, что немецкое командование нарушило договор о ненападении и перешло границу Советского Союза.
Для всех нас на глазах мелькала страшная картина, картина войны. Эту картину и мы перешли выполнять, 23-го июня уже мы начали испытывать. Наш полк по приказу Верховного командования отходил на восток. А также многие полки и дивизии отходили, потому что в то время не было такой силы, чтобы удержать наступление немецкой армии. Не было мобилизовано [солдат]в Красную Армию сколько требовалось. Не только отступали, но отступая наносили противнику сильный урон. Можно прямо сказать, в наших рядах были и люди, впитанные не нашим духом, как начальники станций, начальники отдельных военных гарнизонов преданы были немцам. Находясь на посту, выполняя боевые дела, изменили свою родину. Это все на руки врагу.
23 июня наша часть тронулась с места. Нас троих оставили охранять боевое имущество, которое не могли забрать на машинах.
И вот мы сели на зеленую траву начали рассуждать:
– Если нас застигнет немец, что будем делать?
– Будем выполнять, т.е. будем стрелять, пока не выйдут патроны! – крикнул так неожиданно мой товарищ Смирнов. Патронов у нас было мало всего по 15 штук.
24 июня поднялись рано, потому что привыкли мы к распорядку дня, хотя нас никто не требовал, никто не крикнул подъем. Если не встанем в 6 часов, то казалось, мы нарушаем распорядок дня.
Если привыкнешь, всегда кажется так. Как всегда завтракали в 8 часов. Теперь не из тарелок, а из котелков, сготовленным моим товарищем Никитиным. Кушать из котелка казалось неудобно, мешало вроде, цеплялась ложка за душки. Ничего не сделаешь. Нужно теперь забыть, что было, как кушали, а применяться к новым методам жизни.
Друг Смирнов и говорит:
– Покушали, позавтракали, нужно, наверное, взяться за оружие. Оружие тоже требует завтрака, то есть чистку, чтобы не было на ней грязи.
– Давай тогда, т. Смирнов, начнем чистку, а потом можно и отдыхать.
– Отдыхать рано, у нас еще не все готово, кто же будет за нас копать ячейки. Мы ведь вчера только говорили, что война. Война – это не простое слово. Если мы не выроем для каждого по одной ячейке, то нам труднее будет воевать, если примерно на нас двинется взвод! Рытая земля будет спасать нашу жизнь в дальнейшем, не только винтовка. Если ты встанешь на открытой позиции, тебя скорее убьют, а если есть у тебя какая-нибудь яма или траншея, то ты будешь сражать атаку противника дольше, чем без траншеи или ямы.
– Правильно,– говорю, – т. Смирнов прав.
В одно мгновенье, мы все трое перестали разговаривать и задавать вопросы. Только слышно было лязг земли, выброшенный из ямы и оторвавшейся от лопаты. Изредка зазвенели лопаты.
Через час у нас уже были готовы ямы в полный рост человека.
Закончив раньше всех рыть яму, говорю:
– У меня уже готово, ты отстаешь от нас.
Ему стало неудобно.
– Ладно, – говорит, – ладно, я еще покажу!
День был солнечный, жаркий, нельзя было на солнце долго стоять. Казалось лучи солнца только для нас, только нас греют сильнее всех. Нет, показалось так, а фактически лучи солнца распределены на всю стороны одинаково.
Смирнов мне говорит:
– т. Андреев, я пойду купаться, такая жара, не могу больше терпеть.
Я говорю:
– Постой, ничего не выйдет, если вдруг выскочат немцы из леса, что мы будем делать вдвоем?
Он:
– Стрелять будете, что на них смотреть, что ли.
– Стрелять-то будем, но у нас силы меньше будет, чем втроем. Пойми, Смирнов, у нас ведь окопы рыты в круговую, а если мы будем стрелять с двух точек, то немцы узнают, что очень малая группа людей, могут взять в плен без единого выстрела.
Только кончили рассуждать всякие непонятные для на[c] вопросы, хотели лечь отдыхать, т.е. загорать на солнце и вдруг недалеко послышался выстрел.
Мы быстренько встали, собрались и заняли свои места. Ожидали, что дальше будет. Лежим, смотрим в сторону, откуда послышался выстрел. Минут 10-15 ничего не видно, только птицы летали от выстрела над нашим лесом.
Вдруг мой т. Никитин как закричит, что я испугался.
– Андреев стреляй! Немцы!
Как стрелять в живого человека, когда я с роду не стрелял в людей. Рука не держит винтовку, она выпадает из рук. А мой Никитин все кричит:
– Стреляй! Стреляй!
Вижу, совсем недалеко от моего товарища Никитина немцы. Я поднял винтовку, почти не прицелившись выстрелил все пять патронов.
Немцы все шли, больше и больше. Посчитал больше 50 и еще черт их знает, было сколько. Бросил считать, заложил еще пять патронов, выстрелил все пять. В этот раз уложил троих немцев. Впереди идущие немцы начали падать, остальные группы немцев начали нас окружать со всех сторон. Патроны у всех были на исходе.
«Что делать, три человека против 50 или больше, не отстоим, пока есть дорога, т.е. не окружили нас со всех сторон, нужно отступать», – мыслил я.
– Смирнов, Никитин давайте по одному в лес! Иначе нам предстоит смерть.
«Сдаваться нельзя, биться больше нельзя, нет у нас патронов, только один путь – отходить в лес при первой возможности, иначе нет выхода. Умирать не хочется на первый же день войны, жизнь дорога», – подумал я.
Мы бы держались, если бы знали, что будет подкрепление, но в этот раз кругом никаких частей не было, только мы трое в этом черном лесу.
Отошли в лес. По нам стреляли из нескольких винтовок и автоматов сразу. Пули свистели, цеплялись за дерево, а некоторые летели дальше.
Мы разбрелись, кто куда попало, в зеленый лес. В этой зелени мундир солдата почти не заметен.
После, когда уже не было слышно никакой стрельбы и не свистели пули, начали друг друга искать. Мы договорились ранее так, если кто-нибудь из нас будет далеко, то он даст отдельный свисток.
Этот самый свист нам помог найти друг друга. Нашлись только после трех часов. Что делать, куда идти, дорогу и направление не знаем. Незнакомая местность, незнакомый край. Никто дорогу не подскажет, куда нам идти? Ну, идти нужно, иначе нас и здесь найдут гитлеровские сыщики! Для них дорог каждый наш солдат.
Решились выйти из леса, чтобы ориентироваться по местности. Куда, по какому направлению идти? Только вышли на окраину леса, вдруг послышался гул моторов. Это были танки, которые ехали на фронт, свежие силы. Постояли еще минут 20, вышли на дорогу. Стоим, смотрим, ориентируемся по местности, хотя бы узнать быстрее, куда нам идти.
Нельзя было на дороге долго стоять. Немецкие колонны проходили одна за другой. Мы сегодня забыли даже про обед. Кушали или нет, ни один не вспоминал. Только каждый из нас мыслил побыстрее найти точное направление и выйти к своим.
Никитин говорит:
– Хлопцы, давайте немножко порубаем, а потом подумаем еще.
С этим предложением согласились, зашли подальше от дороги в лес, сварили обед – кашу из гречневого концентрата.
Пообедали. После обеда действительно показалось легче, разговоры пошли веселее, стали бодрее.
Время 16 часов, тронулись с места на восток, но куда мы можем выйти никто из нас не знал. Незнакомые места – Литва. Не каждый объяснит нам. Шли мы в этот день до темна, все по лесу, как зайцы, прислушиваясь по сторонам.
Если, что-нибудь зашуршит в лесу, то мы все трое останавливались, слушали, ожидали, пока не перестанет.
…
12 часов ночи, темно в лесу, очень плохо видно. И хутора, и места не стали искать, легли на траву, закрывшись шинелью. Спали долго, наверно от усталости и без привычки. Встали в 6 часов утра. Солнце уже было высоко, своими лучами, через листья деревьев, щупало нас.
Спросонья встал и стою около пня, как будто скоро дневальный крикнет на физзарядку, после которой туалет, утренний осмотр и завтрак.
Вспомнил, что я стою возле пня, сразу стало самому себе неудобно. Нет, хлопцы, ничего интересного. Все по привычке, все получается.
На сегодня у нас продуктов не было. Осталось всего одна пачка гречневого концентрата и четыреста грамм хлеба на троих. Что же, ничего не сделаешь, как-нибудь нужно выйти из положения. Сварили последнюю пачку гречневого концентрата, позавтракали, как говорится по-солдатски и пошли дальше в путь, в неизвестном направлении. Шли час, шли два, края леса не было, бесконечно зеленый, темный лес.
В 10 часов 25 минут вышли на одну поляну, откуда виден далекий горизонт. Казалось, что впереди все тихо-спокойно, решились идти по чистому полю.
Наша тройка такая, решено – сделано. Идем по полю, видно кругом, осматриваемся частенько вокруг себя. Вот, виднеется недалеко Литовская деревня, расположенная около одной небольшой речки. Речка очень извилистая и протекает почти через деревню. Решили остановиться около речки, потому, что несколько удовольствий: вода близко и деревня рядом, можно кое-что достать покушать.
Я остался около речки, а два моих хлопца пошли в деревню добыть что-нибудь, кушать сготовить.
Я не успел даже умыться, они бегом бегут ко мне.
– Собирайся быстрее! Здесь немцы! Почти целый полк!
Чтобы не выдавать сами себя, быстренько собрались, ушли от этой деревни без добычи. Жрать-то хочется, кишки марш играют.
– Да, – говорю, – хлопцы, это только начало, а впереди черт их знает, сколько таких дней.
Так мы шли днями, ночами, оставшись далеко в тылу противника.
Ущерб врагу мы не могли нанести, потому что малая группа, а во-вторых, не было боеприпасов.
2-го июля перешли Литовско-Латвийскую границу. Двинулись в направлении Риги.
Мы не знаем, по какому направлению движутся наши части, но предполагали, что обязательно они должны двинуться на Ригу. Перед нами теперь две большие задачи: одна – найти покушать, другая – сторожиться от всяких нападений.
Пусть мы оторваны от своей части, но мы не потеряли боевую способность. Пусть нас пошлют в другую часть, будем защищать родину и воевать, как и всегда.
Мысли-то у нас большие, а главное – выйти побыстрее к своим.
Положение тяжелое. С каждым днем подходим все ближе к переднему краю немцев. Когда мы шли в первые дни немцев было меньше, только изредка проходили колонны танков и автомашин. Теперь шли мы по лесу, сколько есть возможность днем, а поля переходили ночью.
Ночью или днем, когда останавливались на отдых, всегда отдыхали посменно, как в карауле – трехсменный пост.
Эти дни было переживать очень труднее, чем при наступлении. Что же сделаешь, больше нет выхода. Пусть положим свою жизнь, но сдаваться не будем. Нигде не написано, чтобы русский воин сдавался!
4-го и 5-го июля мы ни одной крошки хлеба в рот не брали, а жить хотелось, не унывали. Когда сядем или ляжем отдыхать каждый из нас затягивал свою любимую песню.
– Чем унывать, лучше помереть с песней! – крикнул мой товарищ Никитин.
Его крик вроде полетел далеко, и послышался издалека ответ с песней.
6 июля в 8 часов утра вышли из леса в поле. Там идти-то опасно, но вроде требовалось обязательно. «По полю», – подсказывали мысли в голове.
Шли по чистому полю прямо, как сыщики. Шли час, шли два, шли три – ни одного населенного пункта не было. Только в четвертом часу увидели на высоте церковь. Если церковь, то там должно быть село. Идем в направлении церкви, без дороги. Шли, шли, осталось до церкви каких-нибудь 200 метров, а там река, нельзя перейти – широкая, глубокая, а обойти очень далеко, нужно делать круг еще 2 километра. Для нас не только 2 километра, а 100 метров трудными представляются. Можете спросить вы «Почему?». Вот попробуйте сами несколько дней голодным прожить и узнаете можно или нет?
Ничего не сделаешь, пришлось обойти, иначе нет выхода, а покушать обязательно нужно. Иначе мы не выдержим всю дорогу. Мы точно так же не знаем близко ли, далеко ли от своих находимся.
Церковь стоит на самой вершине возвышенности. Это для нас хороший ориентир, издалека указывает, куда нам идти. Обойдя эту речку, зашли в село, где ни один человек не встретился или всех расстреляли немцы, или ушли в лес, это нам неизвестно.
Раз зашли в село, то нужно найти быстрее, что нам требуется.
Подошли к одной хате, отделяющейся ото всех во всем селе.
Эта хата и двор, наверно, были какого-то купца, или отдельного человека, который наживался до Советской власти в Латвии не своим трудом, а подчиненных.
– Раз, – говорю, – подошли, то нечего думать.
Только открыли ворота, хотели были зайти, но сразу попятились назад. Страшно было смотреть, не привыкли к такому ужасу. Зверство немцев. 250 человек валялись в этом дворе убитых, замученных, повешенных, потерявших сознание от сильного удара сапогами или прикладами. Страшная картина, картина мучения, нечеловече[ское] обращение с людьми.
Долго стоять не могли и нельзя, вернулись и вышли на улицу. В селе не видно и коров, и лошадей, и овец, и свиней, а также разных птиц. Обходя это село, нашли в маленькой хибарке только одного старика латвийца, через которого пришлось узнавать, что творилось в селе. Немцы загнали всех жителей села в тот самый двор, убивали разными пытками людей, а потом забрали все с собой – и вещи, и скотину.
Старик рассказал нам, что в селе осталось в живых только человек двадцать, которые успели убежать в лес, а кто не успел, всех постигла такая смерть.
Искали-искали покушать что-нибудь, почти что ничего не было, нашли в одной хате пол буханки хлеба и варенные щи – и это хорошо. Покушали с большим аппетитом, как никогда.
Отдохнули немножко и в 14 часов в 21 минуту отправились в путь – путь далекий, путь широкий, невиданный в моей жизни еще ни разу.
Таким образом, днями и ночами шли, [встречая] по дороге разные «сюрпризы» – разрушенные села и города от бомбежек, снарядов, замученных и убитых людей, также разными пытками колотых, резаных.
9 июля дошли к Риге. Но в город зайти нельзя было, потому что по рассказам местного населения в городе творятся «неимоверные чудеса».
Не заметили мы, когда и в какое время перешли передний край немцев.
Можно сказать, когда немец наступал, оборону он не держал, наступал по дорогам, а в лесах почти никого не увидишь.
В Риге тоже немцев еще не было. Немецкими шпионами и предателями мирному населению города было агитировано, что Рига окружена немецкими частями, что сопротивление будет бесполезно, лучше организуйте большое сопротивление против большевиков, против большевизма. Многие, поверив в это, начали вооружаться против нашего народа, Красной Армии. На многих чердаках домов, крышах, переулках улиц сидели люди, вооруженные автоматами и пулеметами, стреляли в проходящие по улицам Риги войска Красной Армии. Если проходит подразделение или полк через Ригу, то обязательно нужно было пустить роты танков или бронемашин, чтобы подавить стрельбу пулеметчиков и автоматчиков, мешавших движению и проходу. Даже одиночные красноармейцы обстреливались фашистами.
Такой обстрел и нам пришлось испытать. Только мы хотели перейти одну из улиц Риги как по нам обстрочил пулеметчик, сидевший на чердаке дома. Нам никакого вреда не принес этот пулеметчик, мы быстро скрылись за другой дом.
Были хорошие люди, которые указывали нам дорогу, куда нам идти. На окраине Риги зашли мы в один дом, стоящий около самой реки Западной Двины.
Хозяин старый, лет 50, и старушка, лет 55, сидели за столом и обедали.
Хозяина звали Герри, а фамилия Ридман. Как мы зашли, он сразу перестал кушать и пригласил нас садиться обедать. Мы говорим:
– Спасибо хозяин.
Он:
– Ладно своими спасибами. Русский должен быть всегда смелым, если приглашают садись, никаких спасибо!
Пришлось сесть, отказаться нельзя. Но на самом деле мы были голодные, поэтому и зашли в этот дом, но видя, что хозяин приглашает нас сам, показалось неудобно.
Только мы сели, старуха тоже встала со стола и торопилась для нас готовить обед. Сели, сидим все трое за столом, а на столе ничего нет, только лежат нарезанные куски хлеба в тарелке. Старик Герри зачем-то вышел во двор, через минут десять он принес в корзине бутыль. Увидев бутыль, мы предполагали не что-нибудь, а должно быть водка. С этими мыслями я и не видел, как стаканы стояли на столе. Бутыль, вынутый из корзины, тоже стоял на столе.
Герри, поправляя усы, причесывая волосы седые, сел на стул напротив нас, приглашая нас за компанию. Налил с бутыли стакан водки, первый выпил сам, потом поставил все четыре стакана в одно место, налил по полной, взял руки свой стакан, поднял выше голову и поздравил нас, со словами:
– Победа будет наша!
Мы ему говорим:
– Хорошо бы поскорее дождаться эту победу.
Он говорит:
– Победа будет наша, но не скоро, если останетесь живы, вы увидите.
Пока мы разговаривали, старуха успела приготовить для нас обед, этого мы ждали. Перед тем как обедать, налил еще по стакану водки. Я почти стал пьяным.
Пообедали хорошо, больше ничего не нужно, мы «богатые», все у нас есть. Время уже было позднее. Уходить не хотелось от такого хорошего хозяина, встречавшего нас, как гостей.
Герри тоже не требовал, чтобы мы ушли, он, наоборот, был рад с нами беседовать. По рассказу Герри нам стало ясно, что он член партии с 1933 года, занимал известные посты, но, когда началась война, Герри работать трудно стало, мешали работать фашистские органы, требовали, чтобы он бросил работу. Работать-то он не перестал, но с главной работой по линии партии не связан был.
Жили у Ридмана Герри ровно три дня. За эти дни отдохнули хорошо. Набрали немножко свежую силу и в 12 часов ночи 11-го июля вышли из дома Герри. Проводил нас Герри по темным улицам и переулкам окраины Риги. Попрощались мы с Герри как с родным отцом. Я заметил, даже слезы капали у Герри, когда он пожимал руки, желая нам счастливой дороги.
Теперь мы шли не скрыто, а открыто, только останавливались на отдых. Перешли Латвийско-Эстонскую границу 15-го июля в 10 часов утра.
За это время, как мы начали свой путь с Литвы, от самой границы Восточной Пруссии, всю эту дорогу прошли на своих двоих. Ноги были все в мозолях и волдырях, если сапог снимешь, то надевать нужно со слезами. Не перед кем объясняться, а перед своими же товарищами.
Некоторые говорят: «Ох, тяжело пройти», если им дадут марш 40 или 50 км. А здесь не 50-40 км, а почти тысячи. И то мы не унывали, прошли эту дорогу, почти не останавливаясь.
Догнали своих, т.е. свой полк уже в Эстонии, в то время полк стоял около одной деревни, название забыл.
Пришли в полк, а там не верят, что мы их догнали. Нас они считают пропавшими без вести. Нас приняли хорошо. Командир выстроил весь полк, перед всеми объявил благодарность за мужество. Здесь дело не в благодарности, а в том, что мы все трое остались в живых. Так, в общем, я начал свои боевые дела в первые дни войны.
25.12.1945
Аннотация к фотодокументу:
Н.А. Андреев у себя дома. Портрет. Город Чебоксары. 09.05.1986 г.
ГИА ЧР Ф.Р-2987. Оп. 2. Д. 3
[1] ГИА ЧР Ф.Р-2987. Оп. 1. Д. 5. Л. 2-13 об.
Н.Н. Кузнецова
И.В. Петрова
©Министерство культуры, по делам национальностей и архивного дела Чувашской Республики, 2019. Все права защищены. При цитировании информации с сайта ссылка на первоисточник обязательна.